Полуночные тени - Страница 40

Спрашивать у Гарника я не стала: мог бы, сам бы рассказал. Капитан казался непривычно хмурым, не подшучивал, как обычно, да и чужая охрана совсем не успокаивала. Пока доехали, я вся извелась от тревоги.

Взбудораженный небывалой честью деревенский люд собрался на удивление быстро. Герольд из Оверте и замковый капитан оглядывали толпу с крыльца дома старосты — один пытливо, другой — с некоторой брезгливостью. Наверное, подумала я, городской глашатай считает ниже своего достоинства — а может, ниже достоинства короля? — объявлять высокую волю рядом с валяющимися в лужах свиньями, перекрикивая визг поросят и гогот гусей.

Герольд отточенно-красивым жестом развернул грамоту, кашлянул, и зычный его голос легко перекрыл деревенский шум.

— Мы, Гаутзельм Гассонский, волею богов король и властелин, — тут белобрысая Лиз пихнула меня в бок, ойкнула, извиняясь, и часть вступления я досадно прослушала, — сим объявляем! Народу моему, верным подданным, будь они рода благородного или простого, сословия высокого или низкого, любого звания и занятия! Ибо есть деяния, знать о коих должен каждый, и как известны всем имена героев, так должны быть известны и имена подлецов.

— Э, — буркнул кто-то сзади, — ща ихними столичными склоками будут головы морочить, вот уж делать нечего…

— Цыть, окаянный! — а вот голосок бабки Греты легко узнать в любой толпе. — Слушай!

— …злонамеренно покусившись на священную королевскую особу и тем пойдя против установлений божеских и человеческих! Волею богов…

— Ого!

— Да замолчишь ли ты!

— …схвачены и сознались в злом умысле против священной королевской особы, и назвали соучастников своих, и тех, кто сподвиг их на злодейство подкупом и посулами. Ради чистосердечности признаний и раскаяния оные злоумышленники будут казнены милосердно, но не ранее, чем будут схвачены и допрошены названные ими мятежниками, во избежание ошибки и оговора. Посему, — глашатай еще возвысил голос, хотя было уж, казалось, и некуда, — имена тех, кто обвиняется в заговоре против особы короля, должно объявить пред всеми жителями государства, и любой, кто посодействует в поимке кого-либо из названных, получит достойную награду! Если же есть в сем списке кто, безвинно оклеветанный, пусть узнает о том, и явится пред королевские очи с чистым сердцем, и оправдается!

Дальше шел список имен — пока что со всеми титулами. Длинный. Такой длинный, что даже мне ясно стало: в столице вскрылся не какой-нибудь хиленький заговор, а полновесный мятеж, из тех, на которые богато было прошлое царствование. С осадами то мятежных, то королевских замков и городов, с самыми настоящими битвами, перемириями по храмовым дням и грабежом вражеских земель. И после первого же названного заговорщика я подумала, что мрачность Гарника объясняется просто: барон Ульфар Ренхавенский приходится нам соседом, его земли начинаются сразу за озером, и само озеро вот уж три или четыре поколения считается спорным владением. Когда сосед, с которым и так жили не в дружбе, становится врагом, хорошего в том мало. Кто-то сзади охнул и сипло выругался, кто-то поддержал: урожай бы успеть убрать!

Но имя барона Ульфара оказалось в королевском списке не единственным знакомым. Сюрприз похуже ждал под конец. Последним, перед тем, как сложить грамоту и бережно спрятать в футляр, герольд выкрикнул:

— Баронесса Иозельма Лотарская!

У Гарника заметно дернулся кадык; за спиной у меня пронесся по собравшимся общий, один на всех вздох. Наверное, каждый подумал то же, что и я: за какими бесами понесло в мятеж Анегардову матушку?

Гарник повез глашатая дальше, но люди не торопились расходиться. А уж гомон поднялся — почти как в Оверте на большой осенней ярмарке! Слушать королевский указ созвали всех, так что бабушка должна быть где-то здесь. Я проталкивалась меж людей, временами приподнимаясь на цыпочки и оглядываясь: звать в таком шуме без толку. Рэнси, получив строгий приказ никого не трогать, жался к ногам и временами взрыкивал.

— И нечего тут думать, обмолотить да в замок! Оно и самим бы пересидеть, мало ли…

— У тебя одно на уме, чуть что, «пересидеть». А дома пожгут?!

— А то их так не пожгут! Сейчас, вилами да топорами отмашешься! Грозилась овца волка схарчить!

— Тьфу на тебя…

— Ой, бабоньки, чо деется-то!

— Ну, завыла!..

— А детвору бы и правда в замок отправить. Девчонок хотя бы.

— И верно! За стенами-то оно надежней…

— Не пойду я в замок!

— Цыц, дура мелкая! Батя сказал — пойдешь, значит, пойдешь!

— Не пойдуууу!!!

— Ото Ульфару больше заняться нечем, как наши халупы грабить! Сам подумай, башка твоя дубовая, он против короля пошел! До нас ли?!

— Еще вопрос, наши господа на какой стороне! Баронесса-то…

— Змеюка она, твоя баронесса! И всегда змеюкой была!

— Эй-эй, полегче! С каких это пор она моя стала?

— Вот и умолкни!

— Сам умолкни!

— А ты на меня не лезь!

— Сьюз, вот ты где!

Я схватила бабушку за руку:

— Пойдем отсюда! Эти дурни передерутся сейчас…

Рэнси согласно залаял, взъерошенные мужики умолкли оба и дружно шарахнулись в сторону.

— Куда прете, ослепли, что ли?!

С ума люди посходили! Жаль, я только скотину умею успокаивать…

Мы с бабулей выбрались из толпы, отделавшись отдавленными ногами. Выбрались удачно: как раз к старостиному крыльцу. Староста сидел на ступеньке, подперев кулаком подбородок, и смотрел на сельчан пустыми глазами, будто не видел, что люди завелись почти уж до драки. Губы его шевелились беззвучно — молится, что ль, подумала я, так не время молиться!