— Правильно услала, — кивнула бабушка, когда Терес с Аниткой отошли достаточно далеко. — Попомни мои слова, гости проспятся, ее первую спросят. А у них с Тересом-то серьезно, того гляди, к свадьбе дело повернет.
— Да уж ясно, — вздохнула тетушка Лизетт. — Еще не хватало нам здесь свары за девчонок.
Я тайком вздохнула. Не то чтобы мне так уж сильно хотелось замуж, но…
Выкинь из головы, Сьюз! Будто тебе других забот мало…
Бабуля, как всегда, оказалась права. И часа не прошло, как в кухню заглянул давешний обозник. Ввалился, как к себе домой, подкрутил усы, подмигнул:
— Утро доброе, бабоньки-девоньки! Пожалейте усталого солдата, налейте хлебнуть! Всю ноченьку в карауле простоял…
Толстуха Берта сначала налила, а уж затем оглянулась на Лизетт. Та поджала губы, молча кивнула. Ох, выскажет! Потом, не при чужих…
Выпил, крякнул, обтер широкой ладонью рот. Спросил:
— А что ж вы, бабоньки-девоньки, гостям не рады?
— Почему не рады? Еще как рады, вона вы какие все из себя видные да статные, не чета нашим-то увальням, — Берта хихикнула. — Еще налить?
Солдат протянул толстухе опустевшую кружку:
— Налей, душа моя, окажи такую любезность. — Дождался, выпил, снова крякнул. Шумно вздохнул. — А только самых красавиц вы, бабоньки, попрятали! Вот вчера девчушка с вами стояла, с косой досюдова, — солдат чиркнул себя ладонью по заду и мечтательно закатил глаза. — Небось решили, такая краса не про нашу честь, а?
— Не про вашу и есть, — звонко выкрикнула Динуша.
— Цыть! — Лизетт отвесила дуре подзатыльник, повернулась к солдату. — И верно, не про вашу: жених у нее.
— И у тебя жених? — солдат нашел глазами Динушу.
— И у меня! — Динуша презрительно фыркнула. — Получше ваших!
— Кому сказано, цыть! — Лизетт замахнулась полотенцем, Динуша, ойкнув, спряталась за бабушкину спину. — А ты, мил-человек, сам запомни и друзьям передай — женихам здесь всяким рады, да только чужих невест сманивать у нас не принято.
— Кругом облом! — усатый смешно всплеснул руками. — А ведь мы, бабоньки-девоньки, тоже не все при женах, кабы кто себе здесь невесту нашел, так не обидели бы. Это с "королевскими псами" лучше не связываться, они беспутные, кроме службы ничего и не знают, что из таких за мужья? А мы, обозная охрана, народ хозяйственный, степенный… — солдат вздохнул, поставил кружку на стол и вдруг чмокнул толстуху Берту прямо в губы. — Это тебе, душа моя, за ласку, одна ты меня тут пожалела-приголубила! Если еще и ты невеста — ей-же-боги, напьюся с горя!
— Я не невеста, — на этот раз хихиканью Берты вторило полкухни. А толстуха дождалась, пока солдат подкрутит усы и приосанится, и закончила: — Я уж год как жена!
Хохотали мы громко, и солдат с нами хохотал. Но когда ушел, Лизетт покачала головой и сказала:
— Ой, девчонки, глядите! С огнем играете!
— Ниче, теть-Лиз, — фыркнула сквозь смех Динуша. — Пусть не думают, что им тут все можно!
Ох, лучше бы Динушке не высовываться! Тетушка Лизетт проворно цапнула девчонку за ухо:
— А ну отвечай, негодница, ты с каких таких пор невеста? Ишь чего удумала, молоко на губенках не обсохло, а туда же, невеститься!
— Ай! Теть-Лиз, ну вы че! Ну я ж не всерьез!
— Не всерьез?! А ты знаешь, что таким шутить — Деву гневить? Знала я, что у тебя язык без костей, но не думала, что и в голове вместо мозгов труха соломенная!
Динуша вывернулась, отскочила за Берту. И выдала, высунув нос из-за ее широкой спины:
— И ничуть я не шучу! Вот вырасту, мы с Рихаром поженимся!
Так, подумала я. Зиговы ребятки нарасхват — интересно, сам-то он об этом знает?
— Рихар, — спросила я, — ты все про всех знаешь, правда, что у нас здесь "королевские псы"?
Рыжий так на меня посмотрел, словно это не он, а я триста лет по чащам и болотам сидела.
— Конечно! Это ж личный королевский отряд.
— А покажи!
— Да смотри себе, вон стоят, двери караулят.
Я оглянулась.
— Что, вот эти?!
— А ты думала, они вроде нас? — рыжий фыркнул. — Люди как люди, стража как стража.
И верно, ничего особенного не было в охраняющих вход в парадный холл солдатах. Разве что перевязь королевских цветов, синяя с серебром, и такая же отделка на камзолах. А сами… Правый вон вообще с таким пузом, небось трех шагов не пробежит, упыхается. А левый… левый… люди добрые, Звериная матерь! Мне захотелось протереть глаза: слева стоял тот самый бродяга, Марти.
Он поймал мой взгляд, сказал что-то товарищу, подошел.
— Узнала? Ну, здравствуй.
Да уж, невпопад подумала я, узнать его мудрено.
— Я задолжала тебе "спасибо".
— Знаю.
— Ты… — моя рука нашарила амулет. — Я все думаю, может, тебе нужнее? Вернуть? У нас теперь, наверное, все спокойно будет.
Марти качнул головой:
— Оставь. Разве я чем-то тебя обидел, чтобы возвращать подарки?
Оглянулся на товарища. Бросил:
— Извини, служба.
И пошел обратно на свой пост.
— Спасибо, — сказала я вслед.
На следующий день король объявил, что намерен рассудить спор Лотаров и Ренхавенов, а заодно решить судьбу тех, кто уличен в мятеже. Ульфар ходил по замку свободно, улыбался довольной улыбкой победителя, как будто был уже оправдан. Даже — Динуша рассказала — спрашивал словно ненароком, кто такой ловкий учинил переполох в его лагере в первую ночь осады.
Неужели, думала я, королю так сложно разобраться, кто ему верен? Ладно, может, Ульфар и по ошибке в те списки попал, что с указом зачитывали, но уж наш-то барон точно ни в какие мятежи не вмешан!