А он меня младше, и его обвинили в измене, и у него отец болен, а ему уезжать, и только боги знают, вернется ли.
И я заревела того пуще — уже от жалости к брату, а не к себе.
— Ну что ты, Сьюз, милая… успокаивайся…
Я стараюсь, хотела я ответить. Честно, стараюсь. Но получился только еще один всхлип, долгий и какой-то особенно жалобный.
— Разверзлись хляби небесные, — проворчала над ухом бабуля. — На, выпей.
Под нос мне ткнулся остро пахнущий мятой и кошачьим корнем стакан. Руки дрожали. Анегард так и не отпустил меня, придерживал за плечи, и от этого было хорошо, уютно и спокойно. Вот только зубы все равно стучали о край стакана, и хотелось свернуться клубком и повыть.
Отвар щипал холодом на языке.
— К тому и шло, — сердито говорила бабушка. — Сам посуди, господин, сколько человек может держаться, когда все плохо? А сколько у нас ни дня спокойного не было, ни ночи?
Анегард молча гладил мои плечи.
— Пойду я спать, — буркнула я.
— Проводить?
— Не надо.
Хватит того, братец дорогой, что я перед тобой нюни распустила. Тьфу, позорище!
Я брела по коридору к лестнице для слуг: через парадный холл, конечно, ближе, но там сразу вспоминается… лишнее. Наверное, бабушка права: слишком долго пришлось сдерживаться. Слишком много всего навалилось. Скорей бы домой…
— Девушка…
Я обернулась на шепот. Из щелки приоткрытой двери на меня смотрела Ульрика.
— Девушка, милая, поди сюда!
Мне вдруг стало смешно. Ты хотел посмотреть, Зиг? Вот и посмотрим!
— Госпоже что-нибудь нужно?
— Да! Поди сюда, — я подошла, она втащила меня в комнату. Руки-то холодные какие, бррр… верно Зиг сказал, лягушонка! — Девушка, милая, отсюда выбраться можно? Мне домой надо, я не могу здесь… не должна!
Ой, мама! Люди добрые, видали вы такую дуру?! Домой ей надо! Ночью, одной, пешком, по незнакомому лесу!
— Помоги мне, добрая девушка! Я тебя награжу, — и браслет с руки тащит. Люди добрые, Звериная матерь, Зиг, тебе подсунули не просто дуру, а дуру беспросветную!
Уж не знаю, я ли слишком громко думала или Зигмонд как раз сейчас был готов услышать, но нелюдь откликнулся. Не словами — картинкой. Мы с Ульрикой выходим во двор из кухни.
Ну, ладно.
Ульфарова дочурка все совала мне в руку браслет и лепетала, как надо ей домой, вот прям дозарезу надо, сей же час, не медля. Я пожала плечами, надела браслет — он оказался неожиданно тяжелым, — и кивнула:
— Пойдем, госпожа. Я проведу тебя половиной для слуг.
— Храни тебя боги, милая девушка!
А голос-то дрожит…
Я представила себя на ее месте, и мне стало тошно и противно. Папаша в заговор влез и удрал, а дочке отвечать. И как отвечать… Конечно, баронских дочерей редко спрашивают, нравится ли жених, вон Ланушка наша чуть ли не с рождения сговорена. И все же вот так — это уж слишком. Выхватили из дому, в чем была, отдали невесть кому, даже и не человеку вовсе…и как отдали — довеском к собственному титулу! И не поспоришь: королевская воля! Вот ты, Сьюз, что бы на ее месте делала?
Уж точно не стала бы доверять первой встречной девице в чужом замке, да еще и совать ей единственную, похоже, ценную вещь! Не говоря уж о том, что в платье и нарядных башмачках далеко не убежишь даже средь бела дня и по дороге, не то что ночью по лесу!
Глупая, доверчивая, беспомощная девчонка…
Мы крадучись прошли через кухню, открыли двери во двор…
— Доброй ночи, девушки, — насмешливо улыбнулся Зиг. — Перед осенними дождями звезды особенно яркие, верно? Стоит пожертвовать сном ради такого зрелища.
— Ты… — Ульрика повернулась ко мне, и я едва успела отпрыгнуть: кажется, девчонка всерьез вознамерилась по-простецки располосовать мне физиономию. — Ты обманула меня! Негодяйка! Подлая тварь!
Да уж, ни ругаться, ни тем более драться Ульфаровой дочке определенно не приходилось. Я увернулась от неловкого замаха крохотным кулачком и спросила:
— Ты правда думала, что здесь станут помогать дочери человека, который не так давно грозился всех нас перевешать?
— Мерзкая лгунья! — взвизгнула Ульрика. Зиг перехватил ее запястья, девчонка, всхлипнув, попыталась лягаться. Ну да, как же! Зига, пожалуй, лягнешь! И не укусишь. Даже не пробуй, девочка. А то допробуешься, что он сам тебя покусает.
Отступив в сторонку, я глядела, как Зиг усмиряет брыкучую невесту. Смешно. Вот только если я сейчас засмеюсь, то… то снова заплачу. Потому что справедливости нет, а наши желания слишком мало значат. Потому что мне жаль эту глупую лягушонку, жаль до слез, но совсем не это хочу я ей сказать. А то, что она дура, дура несусветная, и такого мужа еще заслужить надо… и я ее сейчас почти ненавижу. За то, что она ненавидит Зига.
Девчонка выдохлась наконец, обмякла. Только скулила тоненько, чуть слышно. Зигмонд притиснул ее к себе так, что ей, наверное, и дышать было тяжело. Да, не слишком хорошее начало… бояться, пожалуй, будет, но уважать и верить?
Нелюдь поймал мой взгляд. С тобой, девочка, еще веселей знакомились. Или забыла?
Я улыбнулась: и верно. Протянула Зигу браслет:
— Держи.
— Это что?
— Неужто не понял? Твоя невеста сочла это подходящей платой за то, чтобы ее вывели из замка.
— Однако, — пробормотал Зиг. Повертел браслет в руке, поморщился. Вернул на законное место. Ульрика возмущенно пискнула. — Слушай, милая моя, ты не слыхала разве, что здесь в лесах не то нежить, не то нелюдь какая водится? Придумала еще, ночью удирать. Кровососам на зубок захотела?
— Пусть! — в голос заревела Ульрика. — Пусть кровососам! Все равно сбегу! А не сбегу, так чего с собой сделаю… все равно насильно замуж не пойду! Уж лучше к нелюди в лапы!